Шуховские перекрытия в зданиях начала ХХ века: вопросы атрибуции

Расшифровка лекции, прочитанной 6 ноября 2019 г. в Государственном научно-исследовательском музее архитектуры им. А.В. Щусева

Оригинал публикации на портале syg.ma

Когда я занялся темой творчества Шухова, для меня было удивительно, насколько знание о Шухове как об одном из создателей архитектурного облика Москвы зыбко держится на каких-то конвенциях и договоренностях. Начну я, как и подобает во всяком исследовании, с обзора историографии. Ещё одно обязательное условие — критика этой историографии и источников.
Прежде чем перейти к материалу лекции, к тому, о чем я буду говорить, в связи с металлоконструкциями перекрытий и Верхними торговыми рядами, известными также большинству из здесь присутствующих как ГУМ, мне бы хотелось отметить, что лекция проводится в рамках большого проекта, основным звеном которого является выставка «Шухов. Формула архитектуры». Выставка посвящена Владимиру Григорьевичу Шухову, и, я надеюсь, что многие из вас её уже посмотрели, а те, кто не посмотрел — сделайте это обязательно. Эта лекция и выставка очень связаны друг с другом. Интрига состоит в том, что мы с командой музейщиков, которые готовили эту выставку, работали не связанно. Оказалось, что они на эмпирическом материале, переработав большое количество графики, чертежей, архивных документов, смогли создать экспозицию, которая получилась в совершенном согласии с теми выводами, к которым я пришел в отношении Верхних торговых рядов и, в целом, в отношении нашего совокупного взгляда на наследие Шухова в архитектуре. Оказалось, что этот взгляд, растворенный во множестве публикаций, преимущественно научно-популярного или просто популярного толка, поэтому сейчас мы попытаемся понять, насколько наука о Шухове у нас существует и насколько она глубока. Этот взгляд в значительной степени легендарный, фольклорный, я даже могу употребить это слово. Шухов — фольклорный персонаж в истории московской архитектуры.

Могу сказать, что я специально Шуховым заниматься не собирался, и как-то с опаской подходил к этой теме даже впоследствии, так как это вроде бы техническая специальность, и я знаю, что мои оппоненты делают упор на это. Они говорят: «Вот, у нас техническая экспертиза, а у Вас — не техническая экспертиза». Когда же я попросил их предъявить эту техническую экспертизу, оказалось, что её не существует. Существует некий идеальный фантом технической экспертизы, который кто-то когда-нибудь сделает, и она всё докажет. На самом деле, к сожалению, приходится абсолютно стопроцентно гуманитарным образом идти и работать в библиотеку, в архивы и читать то, что написано о Шухове, то, что написано самим Шуховым — источники, современные ему и литературу, написанную об этом человеке постфактум.

Представлять Владимира Григорьевича не нужно слишком долго. Он объединяет две эпохи: дореволюционную и советскую. Он умер в 1939-м году, являясь на тот момент признанным и заслуженным инженером, даже ученым. Недаром он является почетным академиком Академии наук СССР. Однако, когда впоследствии началось изучение Шухова и его наследия, возникли проблемы. Можно сказать, что изучение Шухова как изучение любого героя, как изучение любой персоны — это в некотором смысле не только раскрытие его характера, его вклада, его наследия, но и сокрытие каких-то вещей, забвение. Первой большой книгой, посвященной Шухову, стала работа Лопатто 1951-го года. Меня критикуют за то, что я называю её монографией. На самом деле, это, конечно, научно-популярная серия, но парадокс состоит в том, что между наукой и научно-популярным жанром в советской историографии грань практически незаметна. В любом случае, ученый обращается к широкой аудитории, не только к своим коллегам, поэтому не утруждает себя проблемой аргументации и проблемой ссылок на источники. Так или иначе, в книге Лопатто 1951-го года очень интересно были расставлены акценты. Там говорится о строительных конструкциях перекрытий, в частности, о сетчатых и арочных стропилах, но для специалистов в инженерной области это никогда не было важным аспектом деятельности Шухова. Мы находимся в Музее архитектуры, и для нас весь Шухов сфокусировался в его перекрытиях, однако, на самом деле, у него масса других изобретений, которые вообще никак не связаны с архитектурой: например, изобретения в области хранения и транспортировки горючего, нефти и прочее — далекие от архитектуры и строительства вещи. По этой причине архитектурным опытам Шухова традиционно отводилось скромное место.

В 1961 году выходит другая крупная книга — работа Г.М. Ковельмана. Он был сильно моложе Шухова и сотрудничал с ним уже в советские годы. Мои оппоненты часто говорят, что книга Ковельмана авторитетна, потому что Григорий Маркович был сотрудником мастерской Шухова. Но когда он был сотрудником мастерской? Гораздо позднее, чем происходили интересующие нас события, когда сам Шухов был ещё довольно молод, на рубеже XIX-XX столетий. Далее я бы предложил рассмотреть сборник «Искусство конструкции», который вышел на немецком языке. Эта книга подготовлена международным коллективом авторов, и многими исследователями воспринимается как серьезный вклад в шуховедение. Особенно гипнотически на людей воздействуют немецкие фамилии авторов. Я вынужден разочаровать — мы, спустя некоторое время, будем заниматься препарированием этого труда.

Далее, в 2003-м году вышла монография Елены Максимовны Шуховой, правнучки инженера, под тенденциозным названием: «Владимир Григорьевич Шухов. Первый инженер России». Немного странная формулировка для научного труда, но это не самая главная проблема. Данная монография является исследованием, которое написано родственником Шухова. Да, в семье существует определенная оптика взгляда на своего знаменитого пращура, но там, например, присутствуют главы, полностью лишенные серьезных ссылок на архивные источники. Это касается главы, посвященной Верхним торговым рядам, в которой нет ни одного документального подтверждения тому, что именно Шухов проектировал эту конструкцию. В ней лишь пересказываются семейная легенда, какие-то слова сына Шухова, который когда-то кому-то что-то сказал. Автор книги не мог общаться непосредственно с Владимиром Григорьевичем в силу возраста: правнучка родилась после 1939 года, то есть после смерти Шухова. Я знаком с Еленой Максимовной, и мне доводилось с ней общаться на тему атрибуции авторства перекрытий в ГУМе. Она настаивает ровно на одном — надо верить семейным легендам. Однако, я как историк архитектуры, занимавшийся ещё рядом биографий, могу сказать, что этого делать нельзя ни в коем случае, потому что ни профессиональная корпоративная среда, к которой принадлежит Ковельман, ни семейная среда не являются абсолютно беспристрастными и точными в передаче фактологии. Более того, эти среды являются идеальными для распространения мифов.

Есть и другие труды, посвященные Шухову. Например, работа Селима Омаровича Хан-Магомедова, небольшая по объему книга под названием «Творцы русского авангарда» — издательский проект Сергея Гордеева, 2010-е годы. В ней автор также пренебрегает использованием каких-либо источников. Я могу вам приоткрыть тайну: когда мы смотрели архивные фонды и архивные дела, там есть такое понятие, как «Лист использования». В этом «Листе использования» нет ни одного из имен представленных здесь авторов. Они каким-то образом обходились без работы с источниками. Возможно, им было достаточно информации из сложившихся легенд. У Селима Омаровича есть идея, с которой я не могу согласиться. Она заключается в том, что Шухов в списках своих работ и документах назвал не все работы, которые он выполнил. Я прошу вдуматься: то есть он скрывал свой вклад в русскую архитектуру. Поэтому наша миссия, как считает автор, заключается в том, чтобы усматривать шуховские черты везде, где только можно — там, где они очевидны, и на основании этой очевидности предписывать их авторство Шухову. Такой призыв, конечно, рифмуется с предложениями партнеров шуховских фондов о том, что эту идею должна доказать техническая экспертиза, а не гуманитарный анализ. «Долой гуманитариев!» — актуальный лозунг сегодня. Не так давно где-то прозвучало, что гуманитарное образование у нас слишком развито, поэтому нужно «Больше технарей!».

Обратимся к такому автору, как Эрика Рихтер — автору одной из статей в русско-немецком сборнике «Искусство конструкции». Эрика Рихтер ограничилась небольшим вводным текстом на пару абзацев, но нас, прежде всего, интересует приложенный список шуховских объектов в Москве. Список составлен аккуратно — он пронумерован. Есть ссылки внизу, в конце каждого из абзацев — но это ссылки на рисунки, которые есть в этой книге. Других ссылок здесь нет. Непонятно, откуда этот немецкий исследователь берет ту или иную информацию. Здесь я выделил Верхние торговые ряды, Петровский пассаж, гостиницу «Метрополь» и Главный почтамт на ул. Мясницкой как наиболее знаковые и важные для Москвы объекты, связанные с именем Шухова. Однако в разделе «Сооружения, сохранность которых не установлена» значится: «богадельня Морозовой, в настоящее время здание клиники Московского государственного университета, 1915 год» и адрес: «Ленинский проспект, 27, архитектор С.У. Соловьев». Моя работа как историка архитектуры началась с исследования творчества Сергея Устиновича Соловьева. Я до сих пор продолжаю этим заниматься, но кое-что я все–таки уже выяснил: никакой богадельни Морозовой на Ленинском проспекте, 27, не существует и никогда не существовало. Это адрес другого объекта — Ансамбля благотворительных учреждений. Моя статья, не так давно вышедшая в «Архитектурном наследстве», как раз целиком посвящена строительству этого комплекса. Датировки совсем другие: 1902-1904. Более того, в Государственном архиве Москвы есть несколько дел, посвященных строительству этого объекта. Посмотрев на один из чертежей с разрезом, мы с вами понимаем, что здесь никаких шуховских конструкций быть не может. Это деревянная стропильная ферма, здесь обычные двускатные кровли, крытые жестью, так что никакого «прогрессивного шуховского металла» мы здесь с вами не можем обнаружить. Что же хотела сказать Эрика Рихтер? И мы понимаем, она имела в виду другое. Это работа Соловьева, но уже другая улица и другой дом. Сейчас это Педагогический университет, а раньше там находились Высшие женские курсы — Аудиторный корпус, 1910-1912-е годы. В 1915-м году ничего быть не могло, так как Сергей Устинович скончался осенью 1912-го года, и даже этот корпус сдавали уже после его смерти. И вот здесь мы как раз с вами видим, что в этом пространстве могла развернуться инженерная мысль Шухова. Это замечательный атриум, который сначала был придуман Соловьевым как открытый двор, но потом прошла зима 1909-1910-х годов, и стало очевидно, что надо его перекрывать, потому что дворники просто замучаются его вычищать. И перекрыли: на месте двора у нас возник атриум и шуховские конструкции. Елена Максимовна Шухова в своей книге тоже включила главу, посвященную этому объекту, однако мне, чтобы доказать, что это действительно был Шухов, пришлось идти в архив Российской академии наук и там искать соответствующие документы, приобщая их к делу.

Все, кто писал о Шухове до этого, достаточно легко относились к проблеме доказательств: «Все же знают, что это Шухов» или: «Ну, какая разница, пятнадцатый год или двенадцатый» — никого не волнует. Мы все любим и ценим Шухова, но никто не написал подробный перечень его работ с точными адресами, чтобы это не выглядело смешно, «кивая» на иностранных авторов, что, в общем-то, неприлично.

Важная фигура в контексте истории русской архитектуры — это Александр Вениаминович Бари, на которого Шухов работал в дореволюционный период. Нужно понимать, что Шухов был главным инженером этой строительной конторы Бари, но, если есть главный инженер, то есть и неглавные: он был не единственным конструктором. Значит, речь снова идет о коллективном труде, о работах фирмы. Именно так и называется документ, который я сейчас буду показывать — список работ, перекрытий, стропил, выполненных конторой Бари с 1885 по 1918-е годы. Он лежит в архиве Академии наук. Там не написано, что это список стропил, которые спроектировал непосредственно Шухов. Поэтому здесь тоже существует вот такая проблема, которой абсолютно никто не занимался. Проще сказать, что это Шухов.

На двух страницах этого документа находится тот самый список работ за 1911-й и за 1914-й годы. Здесь я нашел записи, связанные с Высшими женскими курсами, Педагогическим университетом. Сейчас на выставке висят копии этих документов, и у каждого посетителя есть возможность с ними познакомиться, минуя читальный зал архива. Теперь мы имеем документальные доказательства, что контора Бари делала фонарь для Педагогического университета. Можно сказать, что эскизный проект делал архитектор, тот же Соловьев, а все остальное было задачей фирмы Цигеля. И не только здание Высших женских курсов, но и Киевский вокзал — это тоже произведение, в котором фирма принимала участие, занималась рабочей документацией, и контора Бари, которая конструировала, изготавливала и монтировала перекрытия дебаркадера, что мы здесь и наблюдаем. Таким образом, мы получаем документальное подтверждение участия конторы Бари. Дальше мы видим список хорошо известных сооружений Москвы, которые мы считаем по умолчанию шуховскими, согласно конвенции, которая непонятно на чем основывается, кроме каких-то слухов, которые нередко оформлялись в виде печатного текста и даже попадали в научные издания.

Мы видим гостиницу «Метрополь» вверху, там же и Верхние торговые ряды, о которых мы будем говорить большую часть времени сегодня и нижний регистр — это Музей изящных искусств Александра III, нынешний ГМИИ, а с правой стороны — почтамт. Разумеется, «московская шуховиана» не ограничивается четырьмя объектами, но это те самые объекты, которые вызывают подозрение, когда их называют конструкциями Владимира Григорьевича Шухова. Из чего мы исходим? Можно начать с того, что Маргарита Борисовна Аксененко, научный сотрудник ГМИИ, недавно публиковала статью в унисон с выставкой в Музее архитектуры и в унисон с моей статьей, посвященной Верхним торговым рядам. Обе статьи вышли в одном номере журнала «Архитектурное наследство». В этой статье Аксененко представила документы, которые хранятся в отделе ГМИИ и которые несколько иначе освещают эту тему. Я не скажу, что здесь стопроцентно доказано, что это не Шухов, а кто-то другой. Эти документы связаны с работой фирмы братьев Бромлей, изготовившей световые перекрытия для Музея изящных искусств, и они содержат пояснительную записку к проекту на изготовление этих самых конструкций. Работы были выполнены и оплачены — вот, что важно. Елена Максимовна, например, настаивает на том, что какой-то проект был, но все равно его выполнил Шухов. «Все равно» — главное словосочетание, которое, к сожалению, приходится слышать от оппонентов вместо какой-то аргументации.

От этого объекта можно перейти к началу списка, все того же списка Академии наук. Я уже сказал, что он начинается 1885-м годом, и мы видим, что в самом начале деятельности конторы Бари по стропилам, потому что это список именно стропил. Ни башен, которые все любят, ни нефтеналивных барж, а именно стропил. По началу, контора Бари очень мало в количественном отношении работала именно в этом жанре — один или два объекта. Только с 1890-го года появляются какие-то серьезные объемы в этом отношении. Но, когда мы читаем этот список, мы там не обнаруживаем тех объектов, которые я показывал ни под каким видом. Можно сказать, что вот это открытие Маргариты Борисовны, сделанное в отделе рукописей ГМИИ, где есть документ, и, со стороны конторы Бари, где нет документа, заставляет нас задуматься о том, что там все не так просто, как привыкли думать сторонники авторства Шухова.

Что касается Верхних торговых рядов, стоит отметить, что ещё современники, журналисты конца XIX века, очень красочно писали: «Переплет растворяется в небесах». Было непривычно: вроде есть крыша, а вроде и её нет. Что это такое? Откуда это взялось? Кто это создал? Вот, собственно, ключевые вопросы. Но мы обратимся к голосу современников. В 1887-м году вышла монография, тоненькая по объему, но очень значимая — «Стропила. Изыскания рациональных типов прямолинейных стропильных форм и теория арочных ферм» при соавторстве Владимира Григорьевича Шухова. Это, очевидно, важный источник. Текст самого Шухова с расчетами предваряет предисловие заместителя председателя Московского политехнического общества Петра Кондратьевича Худякова. Этот текст тоже для нас важен, потому что мы читаем и понимаем: речь идет о событиях после Нижегородской выставки 1896-го года, где появилась первая гиперболоидная шуховская башня и где были представлены некоторые другие изделия и проекты конторы Бари, в том числе и перекрытия. Читаем: «Наблюдателя поражали как легкие арочные стропила, которые перекрывали главное здание машинного отдела, и были исполнены Санкт-Петербургским металлическим заводом, так и оригинальные по новизне формы и легкости конструкции, арочные и висящие сетчатые покрытия системы Шухова, которые были впервые введены в практику строительного дела и представлены в целом ряде зданий выставки строительной конторы инженера Бари». Здесь мы, как и у Ковельмана, слышим упоминание Петербургского завода. Также, мы с вами узнаем о том, что Петербургский завод и контора Бари — это два разных предприятия. Можно сказать, что это конкуренты: представленные на выставке две компании показывают свои металлические сводчатые сооружения. Затем мы узнаем, что сетчатые конструкции Шухова представлены на выставке впервые — до этого о таком феномене никто не имел представления.

О чем идет речь? Вот, главное здание машинного отдела на Нижегородской выставке 1896-го года. Его архитектором был Александр Никанорович Померанцев — тот самый, который был архитектором Верхних торговых рядов, а инженеры Санкт-Петербургского металлического завода, очевидно, рассчитывали весь этот «скелет». Александр Никанорович был специалистом по историческим стилям: он сделал фасад в ГУМе в историческом стиле. Он был эклектиком, который не мог заниматься расчетом всех этих металлических перекрытий. И выглядит это таким образом. А что показывает контора Бари? Контора Бари показывает проект павильона Управления казенных железных дорог. В чем сходство и в чем разница? Что мы видим здесь? Мы видим, во-первых, совершенно иное сечение свода, потому что здесь почти половина окружности, тогда как в версии Шухова она гораздо более пологая. Также важно, что сам по себе свод действительно сетчатый и не приспособленный под заполнение стеклом. Эти своды обычно обшивались либо досками, либо металлом. Стекло требует совершенно другой, даже не сетки, а клетки, которую мы видим в Верхних торговых рядах. Вот эту шуховскую конструкцию застеклить почти невозможно. Интрига состоит ещё и в том, что подавляющее большинство объектов, выполненных конторой Бари именно в плане арочных перекрытий — это промышленные объекты, которые не требовали репрезентативности. Они требовали физических свойств: легкости, устойчивости. Это были функциональные здания, поэтому мы говорим, что Шухов как бы предвосхищает функционализм со своими сетками, которые либо висят вверху, как на примере ротонды с Нижегородской выставки, либо выгнуты в качестве сетчатого свода. Во всех этих случаях можно наблюдать совершенно иное формальное решение, достаточно простое для визуальной оценки: любой историк архитектуры может подойти к каменному своду и кое-что о нем сказать, даже не будучи инженером.

Есть ещё один источник — уже советского времени, но ценный тем, что это прижизненная публикация о Шухове, выпущенная к 45-летию его деятельности. Профессор Либензон в отраслевом журнале «Нефтяное и сланцевое хозяйство» пишет в основном о заслугах Шухова перед нефтяной промышленностью, но также упоминает о его строительных инвенциях. «Стремление отыскания наиболее легкой конструкции проникает насквозь сочинение Шухова “Стропила», в котором автор раскрывает перед читателем законы, управляющие правильным построением стропил. На Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде 1896-го года посетители были поражены легкими и изящными железными конструкциями, построенными фирмой Бари. Легкие перекрытия системы Шухова покрывали общую площадь в несколько десятин. Здесь были впервые представлены перед публикой так называемые «висячие крыши» — новый вид сетчатых арочных покрытий, изобретенных Шуховым». Очевидно, что Либензон основывается на тексте Худякова — он почти буквально его повторяет, но важно, что ни для Худякова, ни для Либензона в 1924-м году не было никакой нужды приписывать Шухову ещё более ранние, но очень прославленные перекрытия Верхних торговых рядов. Если бы такой случай имел место, наверное, в этом юбилейном дискурсе не упустили бы возможность подчеркнуть этот момент. Шухов сам публиковался в этом журнале и, безусловно, читал то, что публиковалось в нем. Также интересно, что есть источник по Верхним торговым рядам, изданный в 1894-м году альбом под названием «Верхние торговые ряды на Красной площади”. А.С. Размадзе, известный писатель и критик, был автором текста. Текст был хорошо иллюстрирован, и, что особенно ценно для нас, содержал список всех подрядчиков, фирм, лиц, которые были причастны к созданию проекта перекрытий. На титуле альбома показан Александр Никанорович Померанцев, а также члены купеческого сообщества Москвы, члены общества Верхних торговых рядов, которые выступали в качестве коллегиального заказчика этого строительства. В приложении показаны все предприниматели и фирмы, которые принимали участие в строительстве и отделке здания. Красным выделен пункт «Товарищество Санкт-Петербургского металлического завода», причем не просто название фирмы, но там, хоть и мелко, но написано — проектирование и изготовление, к чему можно добавить ещё и монтаж, этих конструкций. В нормальной ситуации, этого было бы, в общем-то, достаточно: когда современный событиям источник нам о чем-то доносит. Однако мы с вами живем в мире конспирологии, поэтому этого никогда не будет достаточно, и мы слышим версии, что где-то забыли, обидели, обошли вниманием кого-то, поэтому мы обращаемся к истории, уже явленной в архивных документах разных архивов — московских и петербургских.

Надо вспомнить историю этого строительства — конкурс для выбора более удачного проекта проводится в 1888-м году. Эти Верхние торговые ряды были поставлены на месте более ранних, которые Бове перестраивал после Кваренги. К 1860-м годам стало понятно, что те ряды уже не отвечают нормам, в том числе санитарным. Неудивительно, ведь XIX век — это великая эпоха в истории гигиенистики. Ряды разбирают, сносят и предполагается новая постройка. Кроме того, ещё был важен идеологический аспект, потому что к этому моменту Красная площадь была почти замкнута, как периметр русских декораций: с одной стороны — Кремль, с другой — собор Василия Блаженного, а с третьей возник Исторический музей. Надо замкнуть этот периметр с четвертой стороны чем-нибудь русским!

Среди предложенных на конкурсе проектов, если я не ошибаюсь, только один единственный был исполнен в каком-то «ренессансе», но это был настолько неловкий поступок со стороны архитектора, что его предпочли не заметить. Все солидарно проектируют в «русском стиле», и побеждает проект под девизом «Московскому купечеству!», автором которого оказывается Александр Никанорович Померанцев. В литературе мы с вами часто видим «проект Померанцева-Шухова» — но не было проекта Померанцева-Шухова, был проект Померанцева и только. К слову, родственники и потомки Шухова настаивают на том, что их семейное предание свято, но я знаком и с правнучкой Померанцева. Знаете, она мне написала, что это, конечно, Александр Никанорович и никакого Шухова там не было. Они тоже по праву гордятся своим предком и считают, что он все мог придумать от начала и до конца. В итоге проект был переработан, как часто бывает с конкурсными проектами, чтобы его можно было уже принять к осуществлению. Здание решено в виде трёх параллельных пассажей, которые соединяются ещё тремя поперечными короткими проходами, и, это все хорошо знают — «встречаемся в ГУМе у фонтана». Важно отметить, что в первоначальном варианте Померанцев действительно предполагал, что пассажи будут перекрыты. Однако, как они будут перекрыты? Вот в чем вопрос. Почему историю о проекте Померанцева-Шухова можно считать неуместной? Потому что проект Померанцева предполагал совершенно другую форму фонаря. Мы её обнаруживаем на чертеже из Петербургского исторического архива, из фонда Санкт-Петербургского металлического завода, так как вся документация находится там. Но, как мы видим, там лежит, казалось бы, совсем нерелевантная картинка вот с этим двускатным фонарем. Уже в Московском архиве, в фонде Верхних торговых рядов, мы читаем, что на одном из заседаний Александр Никанорович вышел с инициативой к заказчику и объявил, что у него есть одна идея — предложил сделать вместо двускатного фонаря арочный. Ниже мы поймем, откуда эта идея появилась у Александра Никаноровича, несколько лет прожившего в Италии. Здесь важно вот что: купцы — люди прижимистые, они сразу испугались, что воплощение этой идеи потребует большой суммы денег. Они оценили замечательное предложение архитектора, но решили сохранить ещё и «план Б»: если выйдет слишком дорого, то сделаем двускатный с фермами Полонсо. Фермы французского инженера Камиля Полонсо были самыми ходовыми и распространенными в XIX веке вплоть до 80-90-х годов. Эти фермы как раз позволяли создать любое двускатное покрытие. Данная испытанная конструкция стала одним из возможных вариантов, которым купцы робели пренебрегать. Что они делают дальше? Они выдвигают конкурс на выполнение работ по созданию перекрытий. Однако, вот в эти работы по созданию перекрытий, они, конечно, включают и разработку конструкций. Именно так в протоколах этих заседаний и обозначено. Я уже говорил, что листы использования девственно чистые. Никто не ходил. Всем нравилось переписывать друг у друга. И, я знаю, болезненная реакция старших коллег — они обижаются. Не за себя лично, а за поколение, за коллективный дух. Но ведь это действительно правда.

В России было известное множество фирм, занимавшихся такого рода конструкциями. Не такого рода, которые в итоге получились, а тех, кто потенциально мог рассчитать и изготовить световые перекрытия. Это интересный момент. Когда мы говорим: «Шухов, Шухов, Шухов…», создается впечатление, что кроме Шухова и конторы Бари, которая известна именно благодаря Шухову, в России никого не было. Будто была пустыня, абсолютно выжженная земля. Оказывается, была целая индустрия. Скажу страшную вещь — был военно-промышленный комплекс, как в Советском Союзе, ведь все эти броненосцы и корабли кто-то строил, пушки на них ставили, даже если корабль построен за рубежом, все равно — оснащали его в Петербурге. Это обстоятельство для многих кажется новым. Коломенский завод, Брянский завод, «Братья Бромлей», Петербургский завод, но самое интересное, что среди откликнувшихся на это предложение, не было конторы Бари. Они, может быть, нашли это для себя неинтересным, или же им не прислали предложение. Так или иначе, Бари вообще не фигурирует в этой задокументированной истории. А что там есть? Там есть Петербургский металлический завод.

В документах из Петербургского архива мы видим свидетельство расчета между Обществом Верхних торговых рядов и Санкт-Петербургским заводом за изготовление и монтаж. Эти работы были сделаны и оплачены. Интересно, что в процессе взаимодействия московского заказчика, петербургского потенциального изготовителя и разработчика этих конструкций, были драматические ситуации: москвичей пригласили в Петербург с целью показать конструкции. Они приехали, а потом докладывали в Москве о результатах своей поездки. Оказывается, у петербуржцев был демонстрационный образец, то есть для них эта конструкция, которая в итоге была сооружена на ГУМе, не была чем-то исключительным и оригинальным. У них уже существовали такие конструкции, и они были готовы их продемонстрировать, но с одним условием: они не пустили инженера в демонстрационную залу, поскольку он мог понять, как они устроены. Ему они отказались показывать, в ответ предложив такую формулировку: если вы не верите, уважаемые москвичи, то мы вам дадим экспертное заключение и заверим это дело со стороны Николая Аполлоновича Белелюбского — это имя фигурирует в архиве. Это имя фигурирует в документах. Однако, там нет Шухова: есть Белелюбский, который читал всем нашим выдающимся архитекторам начала XX века строительную механику в Академии художеств. Зачем им Шухов? Зачем он нужен Петербургскому заводу, если у них собственное конструкторское бюро и уже в готовом виде стояла эта ферма? Единственная проблема заключалась в том, чтобы московские гости «контрабандой» не узнали принцип её устройства.

Что мы доказали в результате всего сказанного мной и вами услышанного? Доказали мы в общем-то немногое: мы доказали, что Александр Соломонович Размадзе не лукавил и ничего не утаил от нас, а написал все как было. Мы уже при помощи архивов доказали, что в этом альбоме о Верхних торговых рядах 1894-го года написана правда. Однако нам необходимы дополнительные доказательства. Не верят, говорят: «Вы ничего не докажете!». К слову, откуда берется арочное перекрытие? Почему система Полонсо не устроила Александра Никаноровича Померанцева? Померанцев провел лет пять или шесть в качестве «пенсионера Академии художеств» в Италии. Большую часть этого времени он сидел в Палермо и копировал мозаики Палатинской капеллы. У «пенсионеров» было такое задание: академия отправляла их за казенный счет за границу, где они должны были собирать материал для учебного процесса. В академии все стены были завешаны их копиями, зарисовками, привезенными из дальних стран. Конечно, Померанцев проявлял интерес и к современным постройкам. Он был в итальянской командировке в середине 1880-х годов и уже знал, как выглядит Галерея Витторио Эммануэле Второго в Милане. Эта постройка стала событием в мире архитектуры, поэтому ничего удивительного, что Померанцев захотел нечто подобное.

В случае Галереи это был интернациональный проект: британские деньги, итальянский архитектор и французская инженерия. В Верхних торговых рядах получилось легче, потому что в Милане французы выполнили этот свод на стропилах, клепаных арках, при этом достаточно массивных, которые читаются, несмотря на солидную высоту этих пассажей. Все равно эти шпангоуты видны. В московской версии их нет: есть некий эффект дематериализации всей этой покрывающей сетки, и сделано это за счет наличия там затяжек, струн. Но что нам говорят обычно? Вот, у Шухова же тоже струны! Нельзя забывать, как я уже говорил, что отличительная особенность шуховских перекрытий — это пологий свод. И это совершенно не то, что мы наблюдаем в ГУМе. Этот «шуховский почерк» — результат его изысканий в 1896-м году, когда шла подготовка к выставке. Этот почерк, конечно, связан с конструктивной необходимостью, но это та конструктивная необходимость, которую подмечал Шухов и которую он учитывал в собственном архитектурном творчестве. Для его перекрытий всегда будет характерна именно такая пологость, именно такое соотношение, пропорции. Это 1896-й год, и я уже говорил, что контора Бари, в основном, проектировала перекрытия для цехов, депо, всяких мастерских. Весь этот список процентов на восемьдесят пять состоит из таких объектов — там нет никаких прекрасных гостиниц в стиле бозар. Вся эта прекрасная архитектура делалась какими-то другими людьми, а контора Бари специализировалась на рутинных объектах, и смысл этих перекрытий состоял в их рациональности и легкости, предполагавших дешевизну.

Если посмотреть на «синьку», имеющую отношение к Верхним торговым рядам, можно найти доказательство того, что здесь не было взято какое-то готовое решение, а шли поисковые работы, потому что на одном из чертежей дуга, предположительно стянутая одной парой струн, а на другом эта же самая дуга, не стянутая парой струн. То есть они к этим струнам «приходили» в режиме реального времени: неизвестно, что показывали москвичам в 1890-м году. Возможно, им показывали арку без затяжек: то, что они скрыли от московского инженера. Откуда у них эта арка без затяжек и для чего она возникла? Есть один интересный артефакт. Если мы посмотрим на оранжерею Таврического сада, которая находится сейчас в Ботаническом саду, то она напомнит нам перекрытия пассажей Верхних торговых рядов. Однако, когда мы оказываемся внутри, хотя это трудно увидеть, мы понимаем, что здесь струны и затяжки неуместны — они будут загромождать весь интерьер. В этой оранжерее похожая конструкция, но без затяжек. Не это ли решение было прототипом для той конструкции, которую с доработкой применили в Верхних торговых рядах? Есть такая гипотеза.

Относительно авторства, это серьезный аргумент и самый странный вопрос: если не Шухов, то кто? В документах фигурирует некий Н.В. Смирнов. Он, как мы понимаем, личность совершенно непримечательная — какой-то военный инженер. Этот Смирнов замешан не только в создании данной оранжереи, но и среди чертежей для Верхних торговых рядов фигурирует чертеж, который в архивной описи так и называется: «Чертеж Верхних торговых рядов от 

Н.В. Смирнова». Упоминание этого имени наводит на определенные размышления, потому что мы очень плохо знаем историю строительной инженерии. Вопрос: «А кто, если не Шухов?» — очень хороший, но на него надо ответить другим вопросом: «А что мы знаем об инженерах XIX века?». Дмитрий Иванович Журавский. Отто Егорович Крель, директор Петербургского металлического завода, о котором шла речь. Николай Аполлонович Белелюбский, которого я тоже упоминал как автора экспертизы этой конструкции. Про этих людей хотя бы есть статьи в Википедии, в Интернете. Это самые знаменитые представители инженерного цеха того периода. Но шаг в сторону — и все. Неизвестный Н.В. Смирнов, портрета которого даже не существует. Даже о Владимире Константиновиче Шпейере, штатном технике и инженере Московской управы мы почти не можем найти информацию. Мы плохо знаем свою инженерную школу, потому что у нас весь свет сошелся на одном человеке. Совершенно напрасно кто-то считает, что переатрибуция одного или нескольких объектов и доказательство отсутствия авторства Шухова ударит по его репутации. Нет, Шухов был достаточно плодовитый и внес большой вклад в историю инженерии и архитектуры, чтобы это не произвело какого-то рокового эффекта. Надо сказать, что в связи с Шуховым некая скандальность этого сюжета мне совершенно непонятна. Недавно в истории древнерусского искусства произошло событие, когда коллеги показали, что «Звенигородский чин» — это, наверное, не Андрей Рублев. Все это воспринимают интеллигентно, я бы сказал. Но, почему-то, идею о том, что Шухов — не автор ГУМа, воспринимают с истерикой и бурными эмоциональными всплесками.

Мы совершенно не можем аргументировать какие-то атрибуции Шухову тем, что «больше некому». Мы никого и не знаем. Конструкторское бюро Санкт-Петербургского завода — где его история? Есть какие-то корпоративные альбомы, которые они выпускали, но это же несерьезные исследования. Этим никто не занимался — давайте заниматься историей строительной инженерии, вместо того чтобы цепляться за какие-то атрибуции, которые, как мы видели, ни с точки зрения архивных документов, ни с точки зрения здравого смысла не являются убедительными!